Б.Козловский, А.Торгашев, О.Андреева, Г.Тарасевич
«Отроки во Вселенной» сильно повзрослели
Из Москвы на Кассиопею. Из семидесятых в двухтысячные
Дилогию «Москва — Кассиопея» и «Отроки во Вселенной» в 1974 году подростки смотрели по пять-десять раз. Опьяневшие от космического драйва шестиклашки выходили из кинотеатров и тут же возвращались. В один момент вся юная советская поросль ощутила себя неотъемлемой частью космического будущего, штурвалы звездолетов приятно холодили ладони, а школьная математика обретала совершенно иной смысл.
Речь шла о том, что вот-вот случится: умные взрослые, ухватившись за идею школьника, создали космический аппарат, который может долететь до другой звездной системы. Вот только полететь на нем эти взрослые никуда не могут: путешествие будет слишком долгим. И тут Земля получает сигнал бедствия, посланный с другой планеты. Космическим братьям нужно помочь. Принято решение послать в космос подростков. Набирают экипаж из талантливых мальчиков и девочек. Полный приключений полет начинается. По прихоти физических законов он занимает куда меньше времени, чем рассчитывали. 13–14-летние космонавты оказываются на планете, захваченной роботами, доблестно ее освобождают и возвращаются на Землю примерно такими же, какими ее покинули.
На фоне других советских детских фильмов «Отроки» смотрелись почти по-шекспировски. Это был наш несимметричный ответ на технократические фантазии Голливуда о космическом будущем. Режиссер Ричард Викторов, сразу после «Отроков» ставший классиком отечественного кино, ухитрился рассказать историю космической одиссеи с интонацией школьного летописца. Придумав все, он не придумал ничего. Его мальчишки и девчонки оказались смешными и настоящими, а космическая бездна нуждалась в человеческом участии и заботе. Миф, созданный на студии им. Горького, сделал космос притягательным для целого поколения советских школьников. Сейчас всем им по сорок. Артисты и зрители взрослели вместе. «РР» разыскал героев фильма.
Владимир Савин, исполнитель роли Миши Копаныгина («феноменальная память»), сейчас — эксперт в области оргразвития:
«Как Викторов делал невесомость, много лет оставалось технической тайной. Был коридор, вращающийся на подшипниках. Вместе с ним вращалась камера. Чтобы человек мог стоять, приклеенный к потолку, делалась сложная конструкция из железных труб. Я сам долго не мог разгадать, как он добился такой достоверности.
А помните, есть эпизод в пустыне: ванна, палец. Снимали на юге, но в октябре, холодно уже было, воду горячую в ванну налить было нельзя — она парила. Мы падали в ванну с ледяной водой, а потом нас вытаскивали, вели в вагончик, переодевали, сушили, и мы шли на следующий дубль. И все это не было работой. Замечательный антракт в повседневной скучной жизни.
Нас специально возили в Звездный городок, показали Центр подготовки космонавтов. Когда рядом с тобой космонавт Георгий Береговой, ощущение другое. В то время космос обладал куда большей романтической притягательностью. Помните, даже анекдот такой был: «Кем хочешь быть?» — «Космонавтом». — «А как тебя зовут?» — «Не знаю».
В плане романтики космос, наверное, потерял, но посмотрите, сколько людей хотят слетать в космос за очень большие деньги. Я вообще ничего не могу сказать о сегодняшнем космосе. С завидным постоянством к МКС пристегивают какие-то модули. Но мы же ничего не знаем. Есть в английском языке такое слово — passion. В наше время сильно поубавилось страстности. И я не уверен, что космос сейчас может стать нашей национальной идеей. Слишком далеко. Я недавно разговаривал с одним шведом. Он сказал: «Мы вашему Петру Первому очень благодарны. За что? За Полтаву. Мы вернулись после поражения такие побитые, все наши имперские идеи как-то сошли на нет. И мы стали развивать свою страну…»
Ирина Савина, исполнительница роли Кати Панферовой («девочка с косичками»), сейчас — заслуженная артистка России:
«Мне кажется, что тогда мы глубоко не задумывались над проблемой космоса. Но! Мы были молодые, романтики, и у нас было ощущение, что «мы почти летим». Тогда казалось, что все это ближе, чем представляется сейчас. Несмотря на то что «автоматические двери» ассистенты тянули на веревочках, а может быть, именно поэтому. Тогда ведь не было автоматических дверей в супермаркетах, как сейчас, и для нас это были вещи одного порядка, из будущего, — двери и космос. Самое главное, что осталось после фильма, — ощущение счастья: «Мы полетели! Мы спасли цивилизацию!»
Думаю, что освоение космоса должно быть не национальной, а всемирной идеей. Потому что Земля маленькая. И у нее остается все меньше времени, так что момент практического переселения рано или поздно настанет.
Будут ли заниматься космосом наши молодые? Не знаю. Я боюсь скатиться на такое старческое брюзжание, что «мы были лучше»… Но вот у меня двое сыновей, младшему восемнадцать, и я вижу, что у них совсем другие ориентиры. Нынешние — продвинутые, умные, техничные и очень прагматичные, что во многом им в минус. Они как-то совсем по-другому сосуществуют друг с другом: у них нет нашего коллективизма, они больше закрываются, меньше отдают. Они более одинокие и не очень счастливые.
Я думаю, что на них сваливается такой поток информации и клише из фильмов, что они получают на все случаи жизни готовые формулировки, как «Лего». Эмоционально они намного беднее живут… А может быть, они скажут: «Да что ты, тетенька! Ты разве знаешь, как мы живем?» Но мне кажется, что соединить все хорошее получится у совсем нового подрастающего поколения. И, конечно, чтобы те мечты, о которых был фильм, стали опять близкими, нужно желание многих блестящих умов.»
(c) Борислав Козловский, Алексей Торгашев, Ольга Андреева, Григорий Тарасевич
отрывок из статьи "Космос как идея"
«Русский репортер» №18 (18) 2007
|
