Звездный путь "Москва-Кассиопея"

   (автор - the_mockturtle)

I.

В этот ранний час – ноль шестьсот по стандартному галактическому времени, что бы это ни значило – ничто не предвещало беды. Тяжелый крейсер Федерации класса «коститьюшн», барьер варп-скорости 6,45, бесстрашно бороздил просторы вселенной там, куда не ступала нога человека. Капитан Кирк мирно дремал в командирском кресле, изредка отвлекаясь на то, чтобы дать рулевому и штурману какую-нибудь бесполезную вводную. Это была очередная Самоубийственная Миссия Звездолета «Энтерпрайз» - пять лет без берега, зарплаты и баб в поисках новых миров, цивилизаций и неприятностей.
Когда до ближайшей планеты класса М, что бы это ни значило, оставались считанные милипарсеки, капитан мужественно потянулся, пригладил височки и спросил:
- Мистер Сулу! Вы когда-нибудь делали дембельскую розочку?
- Никак нет, cэр! - ляпнул было мистер Сулу, но вовремя вспомнил, что кругом демократия, и кокетливо поправился: «Куда уж мне, капитан!»
В корабельных динамиках немедленно что-то завыло. Этот саундтрек обычно символизировал, что руки капитана стосковались по штурвалу, и в ближайшие несколько минут всех ожидает сокрушительный трындец.
Старший помощник Спок, старавшийся выглядеть как можно инопланетнее и симулировавший с этой целью наличие зачатков здравого смысла, оторвался от монитора и заныл:
- Логика подсказывает, что, поскольку нас так или иначе ожидает сокрушительный трындец, целесообразнее дождаться появления неведомой космической хрени, или выгорания дилитиевых кристаллов, или полуголой женщины с экстрасенсорными способностями, или…
- Споооок. – безмятежно отмахнулся капитан Кирк, спихивая рулевого со скользкого трамвайного сиденья и переключая управление на себя. – Второй сезон вас учишь, а толку как с вулканца молока, то есть, я хотел сказать, гемоглобину… - и с этими словами он застопорил левый двигатель искривления – что бы это ни значило – а правый, наоборот, врубил на полную мощность, чтоб выписать его ионным следом красивую дугу.
- Дыр-дыр-дыр! – сказал двигатель. Потом он сказал: „Бдыщ!” И в ту же секунду экран „Энтерпрайза” заслонило что-то похожее на гигантский духовой инструмент, по серебристому боку которого змеились непонятные кириллические надписи.
- Святые угодники! – выдохнул бортинженер Скотти, когда к нему вернулся дар речи. – Они же летают на ламповом приемнике!
По удивительному совпадению, точно такую же фразу – за вычетом угодников, разумеется – произнес в этот момент и пионер Миша Копаныгин, бортинженер первого советского фотонного звездолета „Заря”.

II.

- Честное пионерское! - сказал пионер Миша Копаныгин. – Они летают на ламповом приёмнике! - и больше, ввиду особенностей воспитания, он ничего не сказал, а просто вытащил из-под кресла титаново-иридиевую монтировку и пошел в открытый космос разбираться.
Капитан "Энтерпрайза" тоже работал не покладая рук. Он наводил справки о вероятном противнике, а именно - развернулся в кресле лицом к старшему помощнику и спросил: "Что нам известно о пионерах, Спок?"
- Тоталитарная молодежная секта, переживавшая расцвет в середине двадцатого века. - с готовностью забубнил тот. - Практиковала огнепоклонничество, ритуальные пляски под ударные инструменты и сбор бытовых и производственных отходов, почитавшихся священными. - и он уже набрал в легкие побольше воздуха, чтобы, для пущей наглядности, процитировать капитану сакральную мантру о металлоломе, но ситуацию спас громкий стук монтировкой по лобовому стеклу.
Стороны долго плавали в космосе, осыпая друг друга взаимными оскорблениями.
- Вы нам крыло помяли! – наседали пионеры. – И обшивку поцарапали!
- Подумаешь, обшивка! – не сдавался капитан Кирк. – Да у нас из-за вас вообще Сокрушительный Трындец!
О том, что трындец на „Энтерпрайзе” случается в среднем дважды в серию, капитан предпочел не распространяться. В конце концов, это была секретная информация, защищенная законом об авторском праве, и Джеймс Т. Кирк не считал возможным выбалтывать вероятному противнику столь эффектный сюжетный ход.
Разумеется, пионеры скисли первыми. Запасы кислорода в их скафандрах, вследствие наличия у режиссера высшего образования, оказались ограничены, и капитану, издавна презиравшему технические условности, пришлось поднять всю семёрку на борт, чтобы продолжить перепалку в более комфортабельных условиях.
- Итак, джентльмены, - разглагольствовал капитан, пока пионеры, сопя и падая, помогали друг другу освободиться от скафандров, - первым делом предлагаю определиться, кто из вас блондинка, а кто трагически умрет. Потом неплохо бы уточнить, в чем именно состоит наш Сокрушительный Трындец и каким образом моя невдолбезная харизма… э, э! – внезапно спохватился он. – В моём сериале не бывает некрасивых девочек в бесформенных комбинезонах! Эту не берём!
Пионерка Юля Сорокина, только что снявшая гермошлем, сделала вид, что не обиделась. Она с достоинством тряхнула хвостиками и, близоруко щурясь, водрузила на нос очки.
- Она еще и очкастая! – ужаснулся капитан. - Нет, это исключено. Риск, конечно, наша профессия, но я не могу рисковать психическим здоровьем экипажа в условиях без того опасного поиска новых форм жизни и этих, как их, цив...лив...ли...
- Здрасьте пожалуйста! – возмущенно завопили из крайнего скафандра. – Нашлись первооткрыватели! На Земле значит, напакостили, теперь в космос поползли?
И пионерка Варвара Кутейщикова, а это была она, гневно тряхнула роскошной копной блондинистых волос...

III.

- Вандалы! – сказала Кутейщикова, глаза ее метали молнии. – Варвары! – тяжелый магнитный ботинок фабрики «Скороход» просвистел в опасной близости от навигационной панели. - Сколько бизонов насчитывалось в Америке, когда туда прибыли первые европейцы?
Капитан Кирк с надеждой оглянулся на старшего помощника, но тот был всецело поглощен изучением трещины от пионерской монтировки на лобовом стекле.
- Можете не отвечать! – торжествовала Кутейщикова. – Всё равно не знаете. В Америке насчитывались миллионы бизонов! Где они?
- Ладно, Варька, сворачивай агитацию. – хмуро бросил бортинженер Копаныгин, поудобнее перехватывая монтировку. – Эта сволочь буржуйская нам еще за Сорокину не ответила!
Что такое буржуйская сволочь, капитан не знал, но сердцем почуял, что эта нелестная характеристика имеет к нему самое непосредственное отношение.
- Фазеры на оглушение! – на всякий случай скомандовал он, ныряя за спинку кресла и тыча в Мишу Копаныгина универсальный космический короткоствол.
Пионер Копаныгин не испугался, потому что не понял. Он деловито выудил из громоздкого скафандра командира экипажа, Витю Середу, и, руководствуясь техническим чутьем, безошибочно ткнул монтировкой в ближайшую панель.
Панель заискрила. Картон обуглился. Монтировка не пострадала. Утвердив, таким образом, безоговорочное превосходство советских космических разработок, пионер Копаныгин занялся скафандром штурмана Козелкова.
- Поразительно. – не отрываясь от изучения трещины, откликнулся мистер Спок.
Но в машинной палубе так не считали.
- Теряем энергию, сэр! – истерично заголосили оттуда, пока бортинженер «Энтерпрайза» Монтгомери Скотт, отчаянно ругаясь, искал на мостике не предусмотренный сценаристом огнетушитель. Рулевой Сулу бросился было на помощь, но с удивлением обнаружил себя в луже суперклея, заблаговременно размазанного по палубе пионером Фёдором Лобановым. Что до капитана, то на его пути неотвратимым возмездием за души загубленных бизонов возвышалась разгневанная Кутейщикова.
- Где лошадь Пржевальского? – недобро вопрошала она. - Где стеллерова корова?
- Отстань от человека, Кутейщикова, - сопя и отдуваясь после душного скафандра, скомандовал Витя Середа. – Причем тут твоя корова? Они нам крыло помяли, фотонный отражатель сплюснули, Юльку обидели, понимаешь, Кутейщикова?
- Я шестнадцать лет Кутейщикова! – высокомерно бросила Варька. - Люди должны сохранить на Земле исчезающие виды животных, и было бы гораздо лучше, если бы ты, Середа, и вот этот вот буржуй толстомордый, чем тратить бюджетные деньги на всякие дурацкие звездолёты…
- Дурацкие?! – немедленно взвился Витя.
- Толстомордый?! – обиженно завопил капитан.
- Бюджетные?! – охнул за кадром какой-то неопознанный мужик, и в наступившей тишине пионерка Катя Панфёрова, тыча пальцем в мистера Спока, восторженно пропищала: «Ой, девочки, глядите, какие ушки!»

IV.

Что пионерку Катю Панфёрову взяли в космос для продолжения рода, капитан понял сразу. Не с Кутейщиковой же, в самом деле, размножаться. То есть, можно, конечно, и с Кутейщиковой, если припрёт, но только под общим наркозом и при условии, что от этого будет зависеть судьба человечества.
Вулканские уши Кутейщикову не впечатлили.
- Подумаешь! – фыркнула она. – Вот у нас в мичуринском кружке ёжика с кактусом скрестили, вот это был гибрид.
- Ты, Катька, прям как с Урала. – поддержал Варвару Лоб. – Мы же пионеры. Интернационалисты! Ты еще в негру пальцем ткни! – и он вежливо помахал лейтенанту Ухуре, в ужасе оцепеневшей у приборной доски.
- Раз мы пионеры и интернационалисты, - не сдавалась Панфёрова, - что ж мы им палубу клеем изгваздали и стекло монтировкой разнесли?
- Логично. – подал голос Спок, немного обеспокоенный полным отсутствием интереса к своим инопланетным ушам.
Пионер Копаныгин лениво махнул монтировкой, и старший помощник сник.
- А чо с ними, по-твоему, в дюзу целоваться? – риторически вопросил бортинженер „Зари”. - Разлетались тут, понимаешь! Хозяева Вселенной! Через две сплошные разворачиваться!
- Очередная натовская провокация. – веско подытожил штурман Козелков. – У них на борту видала чего написано? Чего, чего... Меньше дрыхнуть надо на политинформации, вот чего!
- Галактический империализм, значит. – недобро прищурился Копаныгин. – Ползучая гидра. Поняяяаааатно. – и выразительно посмотрел на пионера Середу, который, мобилизовав школьные знания английского, пытался разобрать надписи на навигационной панели.
- Вы нас неправильно поняли! – затравленно озираясь на Кутейщикову, заволновался капитан. – Мы звездолет Объединенной Федерации! У нас давно коммунизм, даже зарплату не платят! Да позовите вы им Чехова, наконец! – завопил он в интерком.
Мичман Чехов пионерам не понравился. Его отвратительный русский в сочетании с фантасмагорическими представлениями о Ленинграде сразу выдавал в навигаторе „Энтерпрайза” потомка белоэмигрантов третьей волны.
- И как у вас там в Штатах обстановочка? – наперебой издевались пионеры. – Негров линчуют? Профсоюзы давят? Даешь двенадцатичасовой рабочий день?
Пока несчастный мичман, отчаянно перебирая небогатый словарный запас шестого по значимости персонажа, пытался ответить на эти провокационные вопросы, капитан жестами показывал Споку что-то, похожее на стеллерову корову.
- Дети! – сказал он, наконец. – Товарищи! Ну, хотите, мы вам свои скафандры подарим? Нам они ни к чему, а вам пригодятся…
Экипаж „Зари” переглянулся.
- Еще чего! – сказал Козелков. – Пусть крыло рихтуют!
– Отражатель новый ставят. – подхватил Копаныгин.
- Борт пусть покрасят! – вклинился Лоб. - Я рыжий, что ли, в открытом космосе надрываться?
- И перед Юлькой пусть извинятся! – вспомнил Середа. – Кстати, где она?
И все посмотрели на Юлю Сорокину, которая в гордом одиночестве пыталась отдраить палубу от жуткого федькиного клея…

V.

Никогда еще лампы дневного света в лазарете не светили так ярко. Никогда еще легендарная докторская косорыловка не оставляла в глотке столь отвратительного послевкусия. Капитан Кирк с чувством грюкнул мензуркой о столешницу и устремил на доктора затуманенный взгляд.
- Боунс, - простонал капитан, - я решительно ничего не понимаю. Какая корова, какой Пржевальский, почему лошадь взяла его фамилию?
- Не знаю и знать не хочу! - втыкая шприц в капитанский бицепс, огрызнулся МакКой. – Я доктор, а не зоотехник, и я их сюда не звал! – и он красноречиво кивнул в сторону плексигласовой емкости для дезинфицирующего раствора, в которой резвились все двадцать семь лабораторных мышей Кутейщиковой, в том числе Пафнутий.
Над емкостью коршуном завис старший помощник. Его всегда привлекали пушистые формы органической жизни. Формы, впрочем, не отвечали Споку взаимностью и со всей пролетарской ненавистью драли зубами позолоченные галуны на обшлаге его рукава.
- Логика подсказывает, - почувствовав на себе капитанский взгляд, немедленно загундосил старпом, - что ввиду известных науке исторически сложившихся особенностей института семьи и брака в патриархальном обществе конца девятнадцатого века…
- Избавьте меня от подробностей, Спок. – хватаясь за голову, поморщился капитан. – И займитесь вы ремонтом, наконец, нам еще с клингонами воевать!
Старший помощник с сожалением отодрал от рукава вошедшего в раж Пафнутия и щелкнул переключателем интеркома. Бортинженер Монтгомери Скотт, судя по звукам, как раз рихтовал киянкой пионерский фотонный отражатель.
- Что на мостике? – справился старший помощник. – Клей отмыли? – с тех пор, как пионерка Катя Панферова подвергла его ухо испытанию на отрыв, заходить в лифт в одиночку он избегал.
- Отмыли, называется! – пыхтя как паровоз Стефенсона, пожаловался бортинженер. – Пол-канистры спирта извели! – и он с ненавистью посмотрел на выскобленный пионерами пол, в котором отражались все те же лампы дневного света и кусок транспаранта, прибитого пионерами над створками лифта.
«Космонавт! – гласил транспарант. – Борись за звание звездолета высокой культуры быта!»
Пионер Миша Копаныгин, ковырявшийся в обугленных останках Левой Крайней Мигающей Консоли, озадаченно хмыкнул.
- Спирта им жалко. – саркастически бросил он. – Пьют они его, что ли. – и, не обращая внимания на исполненные экспрессии гримасы мистера Скотта, вдумчиво застучал по корпусу консоли чудовищных размеров гаечным ключом.
Капитан, между тем, взял себя в руки, отпихнул Спока от интеркома и дыхнул в динамик душистым перегаром.
- Мистер Скотт, - конспиративно зашептал он, - Кутейщикова там не у вас?
- На камбузе они все. – таким же шепотом ответствовал мистер Скотт. – Репликатор курочат. Санитарная комиссия, говорят.
- Ах, комиссия! – загремел капитан, к которому немедленно вернулись твердость духа и командный голос. – Ах, санитарная! – к твердости духа добавилось стойкое желание отсанитарить Кутейщикову так, чтоб мама родная не узнала. - Да пусть крыс своих сначала отсюда уберет! - и, махнув рукой старпому, он вихрем вылетел в коридор.
Огорченный Спок уныло поплелся следом. Из всех оккупантов мыши казались ему самыми… самыми логичными – другой комплиментарной характеристики вулканцу было не подобрать.
Оставшись в одиночестве, доктор МакКой залпом опрокинул в себя остатки бренди и попробовал посмотреть на ситуацию с положительной стороны. Во всяком случае, пол на мостике вымыт впервые за весь сезон, а из меню, будем надеяться, наконец-то исчезнут эти отвратительные желейные конфеты. С этой жизнеутверждающей мыслью доктор сунул пустую бутылку под стол и скрутил мышам полновесный кукиш.
За внутренней переборкой медотсека что-то зашуршало. Пионерка Юля Сорокина высунула голову из манипуляционной и поправила сползшие на нос очки.
- Синька, доктор, у вас неправильная. - застенчиво сказала она. – Я ее в дезинтегратор вылила.
Ужасное предчувствие камнем рухнуло на докторскую душу и загнало ее куда-то в область пяточной кости.
- Синька? – осторожно поинтересовался доктор. – Какая такая синька?
- Ну, метилтиониния хлорид. – объяснила Юля. – Это же водный раствор, а не спиртовой. Да вы не расстраивайтесь, доктор! – поспешно добавила она. – Я вам потом в ту же емкость новый налью…

VI.

- Внимание! Слушайте все! В эфире «Пионерская зорька!»
Капитан Джеймс Т. Кирк со стоном разлепил опухшие веки. Квантовый нанобудильник – что бы это ни значило – показывал ноль шестьсот, из чего следовало, что Варвара Кутейщикова только что лишила ночную вахту лишнего часа здорового сна.
- Даштоптебя. – с чувством сказал капитан, и больше он ничего не сказал, потому что рейтинг, а просто перевернулся на левый бок и попытался заснуть.
Заснуть получалось плохо. Мешали бодрые пионерские марши, о содержании которых капитан старался не думать, и соблазнительный запах гречки с тушенкой, свободно проникавший даже сквозь герметично задраенную дверь.
Тушенку на «Энтерпрайз» приволокли пионеры. После надоевших желейных конфет это великое изобретение человечества покорило всех, кроме Спока, который, в силу радикально-вегетарианских воззрений, вынужден был довольствоваться сосисками «Школьные».
Сосиски репликатор воспроизводил на ура. С тушенкой было сложнее. Но окончательно добили несчастный агрегат компот из сухофруктов второй категории и комбинированная каша «Дружба», без которых, по словам пионеров, покорение космоса было решительно невозможно. В тот злополучный день, когда на камбузе бесчинствовала санитарная комиссия, капитан успел как раз вовремя, чтобы полюбоваться на конвульсии репликатора, судорожно выплевывавшего из всех технических отверстий какую-то серо-бурую дрянь.
Кутейщикова, естественно, торжествовала.
- Тоже мне путешественники! – ерничала Кутейщикова. – Ни компота, ни перловки, а туда же, дальний космос покорять! – и победоносно задирала к подволоку свой без того курносый нос.
Триста тридцать тысяч общегалактических ругательств с быстротой молнии материализовались в капитанской голове. Оставалось выбрать из этого изобилия одно, самое убийственное, после которого Кутейщикова сдуется, как лопнувший шарик, уберется на свой чертов фотонный звездолет и усвищет страдать в неизвестном направлении без претензий на рихтовку отражателя.
Но, покуда капитан определялся с выбором, командир пионерского экипажа Витя Середа ковырнул мыском ботинка то, что репликатор пытался выдать за кашу, и сурово изрек:
- Кутейщикова! Далась тебе эта перловка! Ты сюда разъяснительную работу проводить прилетела или мебель ломать?
- И правда, Варька, - поддержал командира штурман Козелков. – Их на буксир брать надо, раз несознательные, а ты…
- И возьму! – вздернула подбородок Кутейщикова. – Я от общественной работы никогда не отказывалась. У меня по металлолому, чтоб вы знали, грамота от районо! – и она посмотрела на капитана так, будто тот был негабаритным ржавым утилем с высокой степенью засора.
Глаза у Кутейщиковой были голубые, как звезда Ригель на диаграмме Герцшпрунга-Ресселла. Коса у Кутейщиковой была пушистая, как десяток связаных вместе трибблов. Триста тридцать тысяч общегалактических ругательств, не успев оформиться в связное единство, застряли у капитана в глотке.
- А… э… - только и сказал Джеймс Тиберий Кирк, и судьба «Энтерпрайза» была решена. Утром следующего дня экипаж впервые услышал позывные «Пионерской зорьки», а капитан собственноручно заправлял постель. Точнее, Кутейщикова заправляла, а капитан болтался рядом и всем видом демонстрировал глубочайшее отвращение к происходящему.
- Сто пятидесятый раз повторяю. – монотонно бубнила Кутейщикова. – Подушку ставим уголком! – и двумя изящными движениями придавала капитанской койке полное сходство с культовым захоронением малоизученной геминианской культуры.
Сходство казалось Кирку очень символичным. Но Кутейщикова была натуральной блондинкой, и законы жанра не оставляли капитану выбора. Рано или поздно комбинацию «койка и Кутейщикова» предстояло переосмыслить в новом качестве, а до тех пор единственным фактором, хоть немного примирявшим капитана с пионерским самоуправством, оставалась тушенка.
С мыслью о тушенке капитан окончательно стряхнул остатки сна, бросил взгляд на часы и, шлепая носками по линолеуму, нехотя поплелся в спортзал.

VII.

На зарядку капитан опоздал. В офицерском коридоре, густо увешанном наглядной агитацией, графиками дежурств и всякими там «молниями», уже выстроилась утренняя линейка.
- Дорогие товарищи! – казенным голосом вещала Кутейщикова. – Настало время подвести итоги комплексной проверки боевых частей и соединений. И мы с гордостью вручаем переходящий вымпел ударника соцсоревнования научно-исследовательскому сектору нашего корабля!
Послышались жиденькие аплодисменты. Громче всех аплодировал зеленый от удовольствия Спок.
Никогда прежде старший помощник не чувствовал такого умиротворения. Он наконец-то проверил списочный состав экипажа с учетом всех действительных, подразумеваемых, убитых по неосторожности, выбывших по болезни и съеденных неведомой космической фигней. Он получил в распоряжение целый выводок лабораторных мышей для телепатических опытов. Ему необычайно польстило, что пионерский распорядок предусматривает ежедневные послеобеденные медитации – они назывались «тихий час». Наконец, пионерка Панферова, поймав пионера Копаныгина за светской беседой с длинноногой блондинкой для служебного пользования, стремительно охладела к вулканским ушам и все свободное время покрывала переборки третьей палубы унылыми граффити «Миша плюс Катя равно схематическое изображение деформированного корнеплода репы».
Если бы капитан знал слово «ренегат», он непременно бы им воспользовался. Но капитан такого слова не знал и обошелся более привычными оборотами.
- Сволочь ушастая, - аттестовал предателя Джеймс Т. Кирк и попытался незаметно просочиться в столовую.
Но не тут-то было.
- А вот капитан Кирк, - голос Кутейщиковой утратил последние намеки на сердечность, - снова тянет нас назад! По итогам работы санитарной комиссии во главе с пионеркой Сорокиной в капитанской каюте выявлены многолетние залежи пищевых и бытовых отходов, а также стеклотары на сумму семьсот восемь советских рублей двадцать пять копеек.
Капитан Кирк поискал глазами главу санитарной комиссии. Пионерка Сорокина, перехватив капитанский взгляд, зарделась как маков цвет и шепотом уточнила: «Пятнадцать. Одна надколотая».
- Дура ты, Сорокина, и комиссия у тебя дурацкая. – с чувством сказал капитан. – Стеклотару выявили, во дают! Да, может, я ее коллекционирую!
- И пивные банки? – пискнула Сорокина. – И конфетные фантики? И грязные носки?
- Кто сказал, что это носки? – отбивался капитан. – Может, это бактериологическое оружие!
- Много она понимает! – немедленно вклинился доктор. – Чего, скажите на милость, ожидать от гуманоида, неспособного отличить синьку от ромуланского эля? - и одарил пионерку Сорокину взглядом, вполне способным испепелить более мелкую углеродную форму жизни.
На доске позора, приколоченной пионерами у входа в столовую, физиономия доктора недаром занимала самое почетное место. На линейки он не ходил, а если и ходил, то только затем, чтобы высказать ряд ядовитых замечаний по поводу левого уклона в гормональном развитии молодежи. Пионера Лобанова, похитившего из лазарета никотиновую кислоту для опытов на Пафнутии, истязал на педальном тренажере до тех пор, пока тот не выучил основы диазометода Несмеянова. Что до участия в социалистическом соревновании, то после инцидента с ромуланским элем все пионерские поползновения на суверенную территорию медчасти кончались позорным изгнанием с применением ветеринарного шприца для крупного рогатого скота.
- Вы вообще помолчали бы. – обиделась Юля Сорокина. – Вы перед полостными операциями даже руки не моете!
- Не мою. – с достоинством согласился МакКой. – Я доктор, а не бактерофоб!
- Поведение доктора мы обсудим на открытом собрании. – перехватила инициативу Кутейщикова. – А сейчас переходим к объявлениям. Сегодня вечером в кают-компании состоится общий сбор «Береги честь смолоду» по вопросу формы одежды женской части личного состава. Ведущая – пионер Панферова…
Громкий свист из задних рядов заглушил ее слова. Свистели преимущественно блондинки для служебного пользования и лейтенант Ухура, заманавшаяся беречь честь в неудобном положении спиной к капитану, мордой в монитор.
Положение спас перепачканный тосолом пионер Копаныгин, только что добровольно отстоявший вахту в инженерном отделении с целью ознакомления с передовыми достижениями вражеской науки.
- Не тяни волыну, Кутейщикова! – сказал бортинженер Копаныгин. – Рабочие люди жрать хотят, а она пропаганду развела. – и, подавая пример собравшимся, первым проследовал в столовую.

VIII.

В столовой капитана осенило.
Он как раз приканчивал вторую порцию питательного пионерского завтрака, когда в голову ему пришла гениальная, без преувеличения, мысль.
- Эврика! – давясь тушенкой, завопил Джеймс Т. Кирк, что в вольном переводе с древнегреческого на капитанский звучало так: «Ыыыыыыгымммм!»
Экипаж, давно привыкший к шумным капитанским озарениям, – обоже-он-что-снова-всех-спас? - невозмутимо орудовал вилками. Только Кутейщикова, вырезавшая за соседним столиком уродские салфеточки из стекловолокна, отложила ножницы и вперила в капитана свинцовый взгляд.
Плотоядно ухмыльнувшись поверх сухофруктов второй категории, Джеймс Т. Кирк лениво вытер руки о скатерть и послал Кутейщиковой воздушный поцелуй.
- Ну и дурак! – скрипуче сказала Кутейщикова, когда к ней вернулись дар речи и нормальный цвет лица. И больше она ничего не сказала, поcкольку капитан к тому моменту уже вдохновенно истязал интерком.
В нижней палубе, между тем, творились поразительные вещи. Старший помощник Спок, инспектировавший, в силу служебных обязанностей, жилые помещения личного состава, оторопело изучал многочисленные надписи, которыми Катя Панферова изукрасила центральный коридор.
- Это уравнение? – решился он, наконец.
Пионерка Панферова дернула плечом, и сердечко в последней надписи стало похоже на филейную часть индийского слона с вывихом тазобедренного сустава.
- Тождество, блин. – не оборачиваясь, буркнула она. Пионерка, а не филейная часть, разумеется.
Старший помощник внезапно почувствовал себя очень неуютно. Какая-то важная междисциплинарная связь между кулинарией и математикой, со всей очевидностью, обошла его стороной.
- А может, формула? – осторожно предположил он, пока пионерка Панферова небрежно пронзала кривое сердечко стрелой, похожей на вулканскую ритуальную лопату.
- Дяденька! – тряхнув косичками, с пионерской прямотой заявила Катя. – Вам сколько лет вообще?
- Если придерживаться стандартного исчисления, - с облегчением забубнил Спок, уж это он знал наверняка, - то тридцать семь целых и двадцать две сотых земного года. Если же обратиться к общегалактическому…
- Поняяяяятно. – только и сказала пионерка Панферова, изучая старшего помощника с каким-то брезгливым зоологическим интересом.
Потом она ушла.
Оставшись в одиночестве, Спок какое-то время задумчиво исследовал загадочные кириллические символы. Затем, осененный внезапной догадкой, вынул из планшета универсальный всюдупишущий карандаш.
Капитан тем временем вовсю развивал кипучую деятельность. Не прошло и получаса, как в малом зале заседаний на верхней палубе собралось инициативное ядро заговорщиков. Их помятые с недосыпу лица выражали несгибаемую волю к победе. Бортинженер Монтгомери Скотт то и дело ощупывал под форменной курткой плоскую фляжку с виски. Доктор МакКой хищно поигрывал ветеринарным шприцем. Навигатор Сулу зловеще щурил без того узкие глаза.
Капитан по-наполеоновски скрестил руки на груди и обвел заговорщиков орлиным, как ему казалось, взором.
- А где Спок? – прохладно осведомился он. – Где этот мальчик-зайчик? – капитанские пальцы очертили в воздухе нечто, отдаленно напоминающее мистера Спока, если бы тот приходился дальним родственником ушастому ежу. – Эта шкура продажная, позор семейства, где?
Вездесущая ноосфера не замедлила с подсказкой. Что-то, похожее на мичмана Чехова, возбужденно лягнуло запертую дверь.
- Сэр! - завопило что-то. - Там такое! ТАКОЕ! - и, не дожидаясь ответа, галопом унеслось в коридор.

IX.

За годы службы на Звездном Флоте капитан Кирк повидал всякое. Он запросто беседовал с Авраамом Линкольном, отважно атаковал в открытом космосе Гигантскую Беременную Амебу и даже встрял на алименты одной любопытной форме протоплазмы (нет, в случае с амебой капитан был ни при чем).
Но то, что представилось пытливому капитанскому взору на выходе из лифта, в тротиловом эквиваленте превосходило самый сокрушительный галактический трындец.
Из ступора его вывел чей-то глумливый ржач. Мимоходящий личный состав в условиях демократии и гласности совершенно не стеснялся в самовыражении.
- Нну? – не оборачиваясь, бросил капитан. – Чьё художество?
Молчание было ему ответом. Бортинженер Скотт буравил взглядом линолеум. Доктор МакКой с отсутствующим видом изучал заклепки в подволоке. Лейтенант Сулу с успехом изображал рабочую заготовку буратино. Старший помощник Спок уткнулся в монитор, где, судя по нервно подрагивающим ушам, не то проигрывал сам себе в морской бой, не то напряженно флудил на вулканском форуме.
- Мне это надоело еще в первом сезоне! – бушевал капитан. – И я требую, да-да, требую, чтобы тот, кто это написал, извинился перед мистером Споком, потому что это всё – неправда!
Народ безмолствовал. В звенящей тишине старший помощник оторвался, наконец, от монитора, неспешно прошествовал к лифту и стер злополучную надпись рукавом. Потом, пламенея ушами оттенка заячьей капусты, скрылся в офицерском коридоре.
Притихший экипаж проводил его сочувствующими взглядами.
- Глупости какие. – подала голос лейтенант Ухура. – Взрослые люди, в открытый космос без скафандра ходите… И кого только угораздило?
И все посмотрели на пионерку Панферову, которая как ни в чем не бывало изображала на переборке очередную вариацию на тему фиброзно-мышечных органов.
- Ачотакое! – не прерывая своего провокационного занятия, фыркнула Катя. – Нужен мне больно ваш инопланетянин! Да кто он вообще такой?
- Ах, кто он такой?! – на радость слэшерам, немедленно взвился Джеймс Т.Кирк, и следующие десять минут мостик „Энтерпрайза” больше походил на съемочную площадку гнусного реалити-шоу, в ходе которого пионерка Панферова умудрилась обозвать капитана влюбленным пингвином, а подоспевшая Кутейщикова – яростно это опровергнуть.
- Вы проявляете непростительную мягкотелость! – оттаскивая капитана в сторону, зашипела она. – Безотносительно содержания, произвольные надписи на переборках – вопиющая профанация отрядной дисциплины!
Капитан посмотрел на Кутейщикову и подумал, что она очень умная, где-то третий размер в перспективе, а вслух сказал: „Профанация? Красивое имя. А хотите, я вам лошадь Пржевальского покажу?”

X.

Пионерка Кутейщикова посмотрела на капитана и сделала вид, что ничего не подумала. И вслух она тоже ничего не сказала, вот делать ей больше нечего, кроме как с посторонними капитанами лошадь Пржевальского смотреть. Зато пионерка Панферова сразу все поняла и немедленно сделала соответствующие оргвыводы.
- Ахтак! – сказала пионерка Панферова. – Манала я, в таком случае, ваши сборы! Я краситься хочу и прическу вот как у нее! – и она ткнула пальцем в старшину Дженис Ренд, чье рабочее время, по всей видимости, полностью уходило на возведение на макушке сложных гибридов Пизанской и Эйфелевой башен.
- Давно пора. – ничуть не удивилась старшина. – А то ходите с вашими косичками как с Урана. – двумя ловкими движениями она скрутила на Катиной голове изящный космический бублик. - Какой-то, извините, позапрошлый век!
Пионерка Кутейщикова испепелила предательницу взглядом.
- Мелкобуржуазное поведение Панферовой мы обсудим на совете отряда! – отчеканила она, непрошибаемая, как прочный корпус станции „Мир”. – Такие люди не только губят экспедицию, - здесь пионерка Панферова пренебрежительно фыркнула, - но и подают плохой пример инопланетным цивилизациям! – а здесь пионерка Панферова так вообще захрюкала в голос, потому что единственный представитель инопланетной цивилизации, которому она могла бы подать плохой пример, в настоящий момент валялся в каюте ушами к переборке и совершенно по-человечески страдал.
И причиной этих страданий было вовсе не чье-то там мелкобуржуазное поведение, а постоянное и злонамеренное вмешательство пионерки Кутейщиковой в его, представителя, частную жизнь.
С тех пор, как, по законам жанра, все старания капитана были направлены на то, чтобы перевести их с Кутейщиковой взаимоотношения в новую – горизонтальную – плоскость, старший помощник чувствовал себя очень неуютно. Никто не играл с ним в трехмерные шахматы; никто не задавал глупых вопросов о психологии черных дыр в условиях нестабильного пространственно-временного континуума; никто не заставлял спускаться на неисследованные планеты без скафандров и аварийно-спасательных комплектов, с одним неработающим фазером на троих. Да что там фазеры, даже на его вулканские уши никто внимания не обращал, а ведь уши в „Стар Треке” были важным сюжетообразующим фактором, особенно с учетом пагубного пристрастия капитана к ролевым играм на Земле второй половины двадцатого века.
Впрочем, пионерка Панферова таких тонкостей не знала и интерпретировала ситуацию в меру собственного о ней представления.
- Какие там цивилизации! – сказала пионерка Панферова, старательно наводя брови позаимствованным у штурмана химическим карандашом. – Ты на себя посмотри! Да с такими бантиками от тебя любая неорганическая форма жизни шарахнется! – и победоносно тряхнула свежескрученным космическим бубликом, придававшим панферовской голове фамильное сходство с первым искусственным спутником Земли.
Античное лицо Кутейщиковой пошло багровыми пятнами.
- А ты… а ты… - только и сказала она, отступая к шахте лифта, чтобы на третьей космической скорости информировать о случившемся командира Середу.
Капитан, делать нечего, поплелся следом, оправдывая свою бесхарактерность тем, что все равно собирался проведать Спока.
Старший помощник валялся на койке и делал вид, что медитирует, а пионерка Юля Сорокина тщетно пыталась напоить его спиртовым настоем валерианы.
- Большое дело! - ворковала Юля, отмеряя в мензурку душистые капли. – Вот у нас в Калуге на заборах знаете что написано? – свободной рукой она изобразила в воздухе элементы репродуктивного процесса у высших приматов. – А вы говорите, Панфёрова…
Старший помощник подскочил так резко, что чуть не сшиб головой болтавшееся на переборке свидетельство об окончании музыкальной школы по классу вулканской бандуры.
- Если хотите знать, - сипло заявил он, - так это я написал!
- В Калуге? – ужаснулась Сорокина, чуть не выпустив из рук мензурку с валерианой. – В колыбели космонавтики? На родине великого Циолковского?
- Какая Калуга, - страдал старший помощник Спок, - какой Циолковский? – по законам жанра он был свято уверен, что колыбель космонавтики находится на мысе Канаверал. – Здесь, на переборке! А ваша Панфёрова меня не выдала. - и он вздохнул так шумно и печально, что мимопроходящий пионер Копаныгин принял этот вздох за сбой системы подачи ВВД.
- „Галактический коммунизм равно вулканское чучхе плюс химизация сельского хозяйства”? – захлопала глазами Юля. - Но зачем?
Старший помощник залпом проглотил пахучую микстуру и снова уткнулся носом в подушку.
- На тот момент это казалось логичным. – глухо выдохнул он.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ?)