Показатели проверить было нельзя, пульт позволял только определить, какие системы функционируют, какие — нет. Голографические экраны сдохли вместе с двигателями и связью. На мысленный приказ среагировала только карта местности, которую он недавно запускал, видимо, зависла в буфере команд. Однако ясно, что надышать столько углекислого газа, чтобы воздух стал «неправильным» они вдвоем еще не успели, а продукты горения в воздухе отсутствовали, потому что отсутствовало само горение.
     — Если он взорвал устройство, содержащее газ… — медленно сказал Гект, правильно истолковав молчание Павла, как отрицательный ответ насчет показателей. — Такие устройства… как это… бомбы… их применяли для захвата кораблей других семей, когда экипаж… отказывался сдаться. В вентиляцию… можно потерять сознание, можно умереть… можно стать… как это… больным. Навсегда.
     Класс. Не задохнешься, так инвалидом останешься.
     — На кого еще он действует, кроме рэтвеллов? — уточнил Павел на всякий случай.
     — У нас метаболизм одинаковый, — невесело усмехнулся Гект. — Помнишь?
     Павел помнил. А еще вспомнил, что кресло пилота не только силовым полем было обеспечено. Пилоту всегда требовалось оставаться в сознании. Пассажиры могли себе позволить впасть в анабиоз, как Лиэлл на том астероиде, а вот пилоту требовалось ясное сознание, чтобы до последнего пытаться вывести катер из опасности. И вот едва он вспомнил об этом, как у кресла открылась маленькая ниша, в которой лежала кислородная маска. Обычная, только вместо шланга к баллону с кислородом, как в двадцатом веке — небольшой преобразователь-генератор в области рта. Если воздух в принципе есть, он очищается, если нет — генерируется. Заряда такой маски одному человеку хватало на сутки. Двоим, соответственно…
     Павел выхватил маску, прижал к лицу, сделал глубокий вдох и передал Гекту. Значит, будет одна на двоих. У них есть около двенадцати часов, если маска исправна, только дышать придется по очереди. Вот когда пригодятся его тренировки под водой и нелюбовь к аквалангам.
     Команд с пульта и мысленных приказов и от Павла, и от Гекта катер не слушался, и разблокировку снимать не соглашался.
     — Спасатель хренов, — с досадой бросил Павел входному люку и взял протянутую ему Гектом маску. — Защитничек!
     Он сделал вдох, передал маску рэтвеллу и вернулся к пульту. Послал мысленный запрос на условия снятия блокировки, почти не надеясь на ответ — однако система, похоже, не считала их за врагов, а потому любезно объяснила внезапно вслух, приятным женским голосом на эллане, что система защиты активирована, а для деактивации необходим код.
     — Переклинило ее основательно, — сказал Павел, когда маска снова оказалась у него в руках, перед очередным вдохом. — Она должна на русском говорить, я при старте язык сам выбирал… Говорит, код нужен для снятия блокировки.
     — Я не знаю кода, я виноват, мы не должны были садиться в катер, не узнав все, — растерянно начал Гект, и Павел буквально заткнул ему рот маской. Кто здесь виноват, так это тот, кто кричал, что всех тотемных животных съел на этих катерах, а сам про подобные ситуации и не слышал. Он же даже руководства к этой модели не видел… Стоп, руководство. Инструкция.
     — Раст, говоришь, инструкции в ангарах читал? — спросил он, внезапно осознав, что все здесь складывалось неспроста с самого начала. Гект кивнул, и Павел по его лицу понял, что тот тоже сопоставил факты. — Значит, и связь, и блокировка, и жизнеобеспечение…
     Гект снова кивнул и протянул маску.
     — Единственное, чего он не просчитал, это я, — констатировал Павел. — И что я знал о силовом поле защиты пилота. Но от диверсии он не отказался. Или уже не мог, потому что все запрограммировал заранее.
     Он вдохнул, передал маску Гекту и снова шагнул к пульту.
     — Спасибо, — вдруг сказал за спиной рэтвелл. — Тебя не должно тут быть. Но если бы тебя не было… то и меня тоже. Совсем.
     Павел вернулся к креслу, отобрал маску, вдохнул и сказал:
     — Тогда хорошо, что я тут.
     Еще один вдох, и обратно к пульту. Хорошо, что он тут. Потому что без Гекта все может сломаться, особенно если умрет он на соэллианском катере. Война-не война, но доверия к соэллианам у рэтвеллов больше не будет, на что Раст, наверное, и рассчитывал. Так что сейчас нужно сосредоточиться на способах выбраться отсюда и поскорее. 
     Катер выдвинул панель набора кода, для тех, кто телепатией не владеет. Значит, можно попробовать подобрать. Других вариантов все равно нет. Символы Павел не узнавал, может, они и не имели смысла, просто рисунки. Или он не все знал о соэллианских пиктограммах. Точнее — ничего не знал. Но это и неважно, вряд ли кодом установили какую-то связную фразу-слово. Просто шесть символов.
     Беспорядочно тыкать по клавишам смысла не имело, поэтому он начал перебирать комбинации методично, начав с левой верхней клавиши. Всего их девять, три на три, комбинаций не так чтобы много… Ну, не бесконечно много.
     — Надо знать, сколько пунктов… символов в коде, — хрипло сказал рядом рэтвелл, шумно вдохнул, и сунул в лицо Павлу маску. Тот с наслаждением тоже сделал вдох.
     — Ты зачем встал? Тебе лучше не двигаться… — вдохнул еще раз и вернул маску.
     Гект криво усмехнулся, поднося ее к лицу.
     — Еще немного, и мне будет можно абсолютно все. За Гранью нет запретов.
     За Грань Павел его отпускать не собирался. Если уж кто туда и должен попасть, так это он сам. А Гект нужен своим людям и не только. У него вообще семья, дети… и он нужен Лиэлл и Соэлле.
     — Спасение утопающих, — сказал Павел вслух между двумя очередными вдохами, — дело рук самих утопающих. Шесть символов, у них на девятиклавишных панелях всегда шесть. Несчастных пятьсот тысяч комбинаций.
     Из двенадцати часов прошло меньше одного, и то, что они перестали вдыхать отраву, было бы неплохо, если бы перед этим уже не надышались. Интересно, их уже хватились? Он же обещал связаться с диспетчером, и не связался. Правда, в довесок к маскировке, они здорово отклонились от первоначального курса. Дурак, зачем послушал Раста, надо было возвращаться сразу, как возникли проблемы. Да, наверное, Раст рванул бы свое устройство все равно, он явно не думал, что у него будет второй шанс, но на подлете к горам их нашли бы быстрее, остался бы след от падения, не то что в этом ущелье. А теперь… кто знает, сколько их будут искать. Что будут — в этом Павел не сомневался, да там один Лоб всех на уши поставит, как поймет, что он на связь вовремя не вышел. Но успеют ли найти?
     На одного человека этой маски хватит в два раза дольше. Гекту заряда фильтра хватит на сутки. За сутки катер точно найдут. А вот за десять-двенадцать часов — не факт.
     — Нас найдут, — не очень уверенно сказал Гект, словно услышал. На ногах он держался с трудом, но упрямо упирался левой рукой о пульт, чтобы не упасть, а правой осторожно прикладывал к лицу маску. Вдохнул и протянул ее Павлу.
     — Ложись обратно или сядь на пол, хотя бы, — сказал тот после первого вдоха. — Если сознание потеряешь, я не смогу больше ничего делать, буду только твое дыхание контролировать.
     Еще раз вдохнул и вернул маску рэтвеллу.
      
Первое поселение на третьей планете
системы Аэрлана
      
     Лиэлл смотрела в одну точку на стене и слушала голос, яростным рыком саблезубого тигра разносившийся по небольшому зданию временного центра управления городом:
     — Высшая раса, чтоб вас! У вас вообще хоть один рабочий сканер-радар есть? — кто-то что-то тихо отвечал, и громкость рыка повышалась: — Да неужели?! Тогда почему до сих пор результата нет?! Где они, я вас спрашиваю? Где этот вождь мирового рэтвелловского пролетариата со своим лакеем и их сопровождением, чтоб оно всегда было здорово и счастливо? Я знаю, что ты не знаешь! Поиски масштабные организовывать надо! Ручками, ножками и глазками, раз ваши приборы не фурычат нормально! Что ты смотришь своими ясными глазами? Слай, убери его, а то я за себя не ручаюсь… Давай, поднимай остальные катера, правда визуально искать будем, направление известно же!
     Где-то фоном проскользнула мысль, что Федор слишком нервничает, раз перестал контролировать свою речь. Теодор Челлт про мировой пролетариат вряд ли ввернул бы, как и некоторые словечки из лексикона пацанов двадцатого века. Лиэлл давно знала, что он стал собой, еще три года назад, до ее отлета с Земли, а еще знала, что он не хотел, чтобы об этом стало известно, и молчала. Но сейчас ей точно не до этих тонкостей. Как и ему самому.
     Знакомое ненавистное предчувствие накатывало волнами, как вдох и выдох. Вдох — страх сжимает сердце, темнеет в глазах, выдох — отпускает, и несколько секунд снова слышны голоса, вдох — звуки тают в вязкой черной тревоге. Она еще не понимала, почему. Да, Гект и Раст пропали, но это не катастрофа для нее лично, а ощущается именно так. Найдутся. Хотелось верить, что это несчастный случай или вообще просто заблудились, хотя где на равнине или в холмах можно заблудиться. Главное, чтобы это происшествие не оказалось следствием разногласия и противостояния, про которое она знала, но старалась не преувеличивать его значение, поверив Гекту. Сердце болезненно сжалось на этой мысли. Все-таки, кажется, она допустила фатальную ошибку. Им нельзя терять Гекта, не так, не сейчас, не здесь, да и вообще нельзя, только не его! Но не из-за этого ее так выкручивает. Это личное…
     Надо было встать, найти кого-нибудь из охраны, или просто вызвать Федора и выяснить точно, что случилось, но почему-то не хватало сил подняться, даже рука к коммуникатору не дотягивалась. Приступы слабости накатывали все чаще, особенно при волнении. А сейчас это не просто волнение, это назревала паника, безотчетная, неконтролируемая, всепоглощающая — так бывает, когда не знаешь причины, а предчувствие съедает изнутри, как голодный зверь…
     Звук входного сигнала вывел из ступора, но встать все равно не вышло.
     — Ты знаешь, куда и зачем улетели Октеч со своим помощником? — в комнату влетел Федор, и Лиэлл почувствовала, что если бы дверь не была открыта, он снес бы ее, просто вынес бы плечом.
     — И тебе привет, — постаралась она ответить спокойно, чтобы не выдать свое состояние, но не стала вставать с мягкой банкетки. А то это самое состояние бросится ему в глаза. Точнее, в ноги, потому что устоять она вряд ли сейчас сможет. — Понятия не имею, они мне не докладывают. А что случилось?
     — Они вылетели на одном из катеров, сообщили, что направляются к восточному хребту. Сказали, цель укажут точнее, когда сами определятся.
     — Значит, сообщат позже, не вижу, зачем так нервничать…
     Нервничать вообще не стоило, ни ему, ни ей, это не конструктивно. Но у обоих иначе не получается, видимо.
     — Это было два часа назад, их ни на одном радаре нет, пропали! — Похоже, на Федора накатывала та же тревога, судя по панике в голосе. — И ничего они так и не сообщили.
     Ну не из-за рэтвеллов же он так паникует. И вдруг пришла мысль, вызвавшая решительный ответ темноты внутри, такой мощный, что высказать эту мысль вслух она смогла не сразу.
     — Они сами пилотируют катер? — а вот теперь голос дал сбой, и получился почти шепот.
     — Конечно, нет! У них же личная охрана есть, она же по совместительству лучший друг рэтвеллов и их персональный пилот… А Пашка не мог просто уйти с радаров в неизвестном направлении и ничего не сообщить, если только ему там по башке не дали! Он всю жизнь как пионер, все по правилам!
     Никаких сил нет больше прикидываться слепой и глухой.
     — Следи за языком, Федя, — сказала Лиэлл вслух. Почему-то от этих слов — а может, от обретенной определенности, пусть и такой страшной, стало легче и даже получилось встать на ноги. — Я-то промолчу, как всегда, но если ты хочешь и дальше шифроваться, следи за языком.
     — К чертовой матери, — резко отреагировал Федор, но тут же сбавил обороты, и значительно тише попросил: — Прости, я на нервах последний час… Ну и не ожидал, хотя что тут неожиданного, это же ты. Ли, ты только Джули не говори, ладно? А Пашка знает. И Мишка тоже.
     — Ладно, — кивнула она и вызвала карту местности. — Молчала же я последние три года, помолчу еще немного. Показывай, где они пропали.
     Повинуясь ее команде, прямо перед ними повис в воздухе голографический экран с подробной картой окрестностей поселения.
     — Здесь, — ткнул Федор в схему, и указанная им точка вспыхнула. — Здесь последний раз засекли попытку на связь выйти, но ее так и не было. Просто скачок энергии передатчика. А тут, — точка чуть ближе к самой высокой вершине в горной гряде, — тут последний след их двигателей засекли, и дальше пусто, как будто двигатели отключились… Но там рядом ничего не нашли, все просканировали, ни металл не светится, ни электроника не фонит, ни биосигналов нет, ни наше радио, ни ваши передатчики не отзываются! Склон чистый и ровный, если не приведись чего, то результаты падения были бы издалека заметны! А вот дальше ущелье, дальше хуже, но с чего им вообще падать, катер же исправный, как все, что вы им передаете!
     — Не кричи, — поморщилась Лиэлл. Хотя повышенный тон резкого голоса Федора разгонял мрачный туман черного предчувствия, но нагонял другой, вполне человеческий страх: если уж железный оптимист Лобанов так психует, значит, все действительно очень нехорошо. — Ты прав, падать им не с чего и некуда. Но если, все же, допустить внезапное отключение двигателей, куда бы они по инерции долетели?
     В том, что Павел посадит катер даже с выключенными двигателями, она не сомневалась. Почти. Если бы только дело не в горах происходило.
     — Сюда. Но там все обшарили сверху сканерами, и ребята ваши первые туда уже подлетели… Пусто! Они изменили маршрут, но куда направились — черт знает, никаких данных не осталось.
     Никаких данных. Словно они испарились. Вот летели, летели, и вдруг пропали.
     — Маскировка, — осенило ее. — А могли они маскировку включить? Тогда и двигатели не отследишь, и физически их никаким радаром не засечь, только с «Эллары» можно проверить, там боевые сканеры стоят, на поиск таких кораблей рассчитанный. Но «Эллара» сейчас на другой стороне планеты. Я свяжусь с ней.
     — Зачем им маскировка на планете, которая в полном их распоряжении? — недоумевающе спросил Федор. Лиэлл вздохнула. Он прав. Просто так — незачем. — И куда их вообще понесло, зачем?!
     — Ну, официально еще не в полном распоряжении, — все же возразила она, — а проблему «зачем» и «куда» мы и потом можем решить, сейчас это неважно. Главное в том, что это наиболее реальный вариант, объясняющий их внезапное бесследное исчезновение. Но этот вариант плох тем, что поиск будет не самым легким и быстрым. Наша маскировка не имеет постоянных характеристик, оттого так эффективна.
     — Цель важна, — упрямо сказал Федор. — От этого зависит и куда они направлялись, и зачем включили маскировку, а главное, кто из них это сделал. Если Пашка эксперименты ставит, забыв отчитаться диспетчеру — это одно, за что ему потом прилетит лично от меня. А если ему и так уже прилетело по башке — это же совсем другое!
     — Ты прав, — согласилась Лиэлл и направила зов к своему кораблю, обрисовывая ситуацию, и тут же получила ответ. — Но мы все равно, скорее всего, ничего не узнаем, пока их не найдем. Так, «Эллара» летит к нам. А ты пока пригласи ко мне Скича и Креча.
     Федор поморщился.
     — Да чего приглашать, они тут по холлу бродят... Я с ними уже говорил, в первую очередь. Они ничего не знают.
     — А теперь я с ними поговорю. Федь, ты пришел просто меня напугать или чтобы я к поискам присоединилась?
      Он направился к выходу, но у двери остановился и обернулся.
     — А тебя можно напугать?
     — Больше, чем я сама себя пугаю, — покачала она головой, — у тебя все равно не получится. Веди рэтвеллов.
     «Эллара» ожидалась в нужной точке спустя четверть часа, но все равно Лиэлл чувствовала, что им надо спешить, все шло слишком медленно.
     Скич и Креч, как Федор и говорил, ничего не знали, но у кого-то из двоих отчетливо проступали сомнения при произнесении имени Раста, а у кого-то — почти стопроцентная уверенность. Вычислять, кто знает наверняка, гадать и строить версии было некогда, поэтому она спросила прямо:
     — Вы считаете, что это исчезновение может оказаться результатом каких-то действий Раста?
     Молчаливое согласие, казалось, ощутил даже застывший у дверей Федор.
     — Но Раст друг Гекта. И он не считал врагом Павела, — вслух ответил Скич.
     — Павла, — машинально поправила Лиэлл, и как только произнесла это имя вслух, на несколько мгновений потеряла контакт с реальностью. Вдох — темнота вокруг давит на сердце. Выдох — просыпается пульсация в левом виске, словно сердце пытается выскочить через тонкий сосуд под кожей.
     Он может погибнуть. С каждой минутой вероятность его смерти возрастает, и это предчувствие никак не зависит от их ментальной связи или ее отсутствия, оно просто есть, само по себе, витает в воздухе, заполняет легкие…
     — ...Ли!
     — Я здесь, — отозвалась она на требовательное встряхивание за плечи. Наверное, она подала голос не сразу, иначе Федор не стал бы ее хватать руками и так трясти.
     Зато теперь она точно знала, что другого выхода нет. И времени нет тоже. «Эллара» только начинает поиск. Пока она сузит круг, пока вычислит частоту маскировки и примерный паттерн ее изменения, пока в указанную точку доберутся спасатели, может быть поздно. Есть только один относительно беспроигрышный вариант. Беспроигрышный для тех, кто сейчас может умереть в потерянном катере. Чем этот вариант может в итоге обернуться для нее самой, лучше сейчас не думать.
     — Ребята, вы свободны. Федя, останься, — сказала она, кивнув рэтвеллам на дверь.
     «Ребята» склонили головы в жесте подчинения и быстро вышли. Федор, не шевельнувшись, проводил их взглядом, дождался, пока дверь закроется, и повернулся к ней.
     — Что ты узнала?
     — От них почти ничего. Но зато теперь я знаю, что времени на поиски у нас почти не осталось. Пусть нам дадут катер и пару спасателей-медиков. Ты пилот, я навигатор. Быстро.
     Федор больше не стал задавать вопросов, бросил только:
     — Иди к ангарам, я сейчас, — и стремительно вышел, на ходу включая коммуникатор: — Слай, погоди, оставь нам с элианой один катер и тех двоих ребят, что со мной в обход недавно ходили, там один был врач, и ваше медоборудование…
     Лиэлл отключила карту, подхватила теплую куртку — в горах снег — и вышла следом. Медленнее, чем хотелось бы, но быстрее, чем ожидалось. Хорошо, теперь требовалось собрать все силы, что у нее были.
     В катере она попросила соэллианских спасателей сесть в хвосте катера и ментально закрыться. Сейчас ей может помешать любой посторонний мысленный сигнал. Они заметно удивились, но выполнили просьбу, не задавая вопросов.

     Лиэлл встала позади Федора, так, чтобы видеть обзорное стекло и приближающиеся горы, обеими руками вцепилась в спинку кресла пилота и глубоко вдохнула. Никогда раньше ей не было так страшно просто открываться. Просто расколоть стену, которой она оградила свое ментополе от этого человека. Просто найти его в пространстве. Просто протянуть свой зов в эфир так, как она делала это последние почти триста двадцать лет, далеко не всегда получая ответ.
     Но сейчас она просто обязана его найти и заставить отозваться.
     Где ты.
     Оказалось намного проще, чем она боялась, — пробиться изнутри, от себя к себе. И к нему.
     Где ты?! Ответь мне.
     И тут же получила ответ. Точнее, не совсем ответ. Просто проблеск в темноте, плавно переходящий в знакомый теплый свет. Живой! И он все это время думал о ней. Не звал, не просил. Просто думал.
     Где ты. Что случилось? Покажи мне!
      
     То ли маска была все-таки неисправна, то ли им обоим хватило того, что они вдохнули сразу после взрыва, но чистый воздух почти перестал помогать, туман перед глазами не рассеивался, и мысли начали путаться. Гекту становилось все хуже, а что еще можно предпринять, непонятно. Перевязка помогла, но крови тот все равно потерял много, да и газом успел надышаться. Он уже почти не приходил в сознание, и Павлу все-таки пришлось его почти полностью контролировать — чтобы не вдыхал воздух без маски.
     Где ты.
     Вот галлюцинаций ему как раз и не хватало. Это может быть сигналом, что скоро он сам отрубится. А умирать нельзя, рано. Если бы Гект был в состоянии сам продержаться еще хоть пару-тройку часов, то имело бы смысл оставить весь заряд маски ему. Но, насколько Павел понимал в медицине, тот в одиночку сейчас не протянет и получаса. Прости, девочка, тебе придется еще немного потерпеть меня…
     Где ты?! Ответь мне.
     Это не навязчивая галлюцинация. Это чувство, что он не один. Не с Гектом, нет, тот никуда не делся. Не один. Его сознание накрыло знакомое и настолько невероятное ощущение, что он чуть не забыл, что дышать здесь стоит только с маской.
     Я здесь. Ты нашла меня.
     Покажи мне.
     Павел постарался собраться. Он уже был уверен, что это не галлюцинация. Это Ли, его Ли. Он снова перевел взгляд на панель управления. Катер, услышав то ли ее, то ли его желание, вывел на консоль зависшую карту, где одиноким огоньком мерцала точка их падения. Потом Павел перевел взгляд на панель блокировки с девятью символами, смысла которых так и не понял. А она должна понять.
     Сейчас. Жди.
      
     — Как разблокировать зависшую систему внешней защиты их катера, отключить ее? Есть общий код? Я не знаю местную систему, не я ее программировала…
     Федор аж в кресле развернулся, схватил ее за руку, и это прикосновение словно придало ей сил. Стоять стало легче, и сознание словно прояснилось.
     — Ты что, связалась с ним?
     Некогда.
     — Код существует? Быстрее, защита их полностью загерметизировала, и жизнеобеспечение отказывает… они задыхаются.
     Как хорошо, что это Федька, он способен озадачиваться, изумляться, спрашивать, слушать ответ и работать одновременно, и пока он осознает происходящее, пальцы уже включают связь. Пока он запрашивал коды разблокировки у Слаэрна, Лиэлл вернулась туда, где ее ждали. Связь стала яркой, четкой, как никогда раньше, а мыслеобразы — такими же ясными, как слова в разговоре.
     Она увидела Гекта с закрытыми глазами и пятнами крови на кресле рядом, почувствовала состояние Павла, поняла, что ее первые ощущения оправдались: они не просто задыхаются — воздух в герметично закрытом катере отравлен.
     — Вот! Я не знаю, как это произносится! — перебил видение Федор, и Лиэлл открыла глаза. Символы на показанной им голограмме отчетливо отпечатались в ее памяти, и оставалось только снова закрыть глаза, вернуться к все крепнувшей нити и передать картинку ему. Символы вспыхивают по очереди, хорошо, что их мало, он сможет запомнить.
     Увидела снова панель — так ясно, словно сама касалась ее поверхности, — и как символы загораются в нужной последовательности. Увидела вспыхнувший ясно и четко голубой сигнал: система защиты разблокирована, внешний люк открывается, — ощутила облегчение, с которым этот огонек увидел он, и тут все померкло, ушло в серый, быстро темнеющий туман.
     Павел потерял сознание.
     Лиэлл еще некоторое время стояла, цепляясь за спинку кресла, глядя невидящими глазами на приближающуюся гору. Собралась, вызвала карту на экран, воспроизвела точное место падения катера, как на той консоли, которую она только что видела не своими глазами, отступила назад, выпуская спасительную опору из рук, и села на пол. В обморок падать было нельзя, она сейчас будет нужна Паше и Гекту, но стоять сил больше не осталось.

Первое поселение на третьей планете
системы Аэрлана
      
     Первый раз Павел приходил в себя медленно, и долго не мог открыть глаза. Он не мог понять, почему так муторно, и как он вообще оказался в постели, только помнил, что слышал голос Лиэлл, не разбирая слов, и чувствовал, что она плачет. Ее слезы и заставили его не отрубиться обратно моментально. Он должен был ее увидеть, успокоить... но когда глаза открыть все же получилось, увидел он только светлый потолок, а голос рядом принадлежал врачу, который спрашивал что-то, не у него, кто-то знакомый, но не Ли, отвечал, и слов он опять не разобрал, отключился.
     А вот во второй раз сознание вернулось резко, почти сразу, и Павел сразу осознал все, что с ним случилось. Никакого тумана, никакой неясности, все четко — полет к горам, пропавшая связь, взрыв на катере, гибель Раста, ранение Гекта, смертельная ловушка с ядом в воздухе и заблокированная система защиты… Ли, снова коснувшаяся его сознания, и символы кода разблокировки, которые теперь, казалось, синим огнем навсегда выжжены в его памяти.
     Дальше он не помнил, но раз пришел в себя, значит, живой, и волноваться надо только о Гекте.
     — Очнулся! Вить, он очнулся!
     Голос Кутейщиковой-Середы Павел слышать был не готов, откуда ей тут взяться? Но это точно она, потому что спустя пару мгновений ее взволнованное лицо, обрамленное облачком выбившихся из строгой прически пушистых светлых прядок, заслонило нежно-голубой потолок.
     — Ты меня видишь? Слышишь? Паша!
     Тревога на Варькином лице читалась большими плакатными буквами, она требовала ответа, но голос пока не подчинялся, и тогда Павел попытался улыбнуться. Судя по ее ответной радостной улыбке, у него вышло.
     — Козелков, отвечай, когда спрашивают!
     С другой стороны возник Виктор. Не менее чем трехдневная щетина на его лице дала понять, что валялся Павел тут не первые сутки, и повышенное волнение друзей стало совсем понятным.
     — Есть отвечать, — сипло отозвался он. Командирский вопль поистине чудеса творит, возвращая голос немым, зрение слепым и возможность поднять руку безрукому… Руку, правда, поднять не получилось.
     — Не дергайся, — уже привычным не менее командирским голосом отреагировала на его едва заметную попытку Варвара. — Рано еще.
     Хорошо, он не будет дергаться, тем более, что эта попытка заставила задохнуться, как будто он штангу поднимал рывком.
     — Гект? — тихо спросил он, надеясь, что его поймут. Это было важно — выяснить, что с рэтвеллом.
     Виктор понял.
     — В порядке твой друг, спит. Выживет. Тоже надышался, но, говорят, меньше, твоими заботами. Правда, рана тяжелая, и крови он много потерял. Но тут же соэллиане. Выживет! — уверенно сказал он, а Варвара жестко добавила:
     — Повезло вам, что маску эту нашли, а то быть вам с другом паралитиками всю вашу оставшуюся недолгую жизнь, и никакие соэллиане не помогли бы.
     Слово «друг» от них обоих прозвучало совсем не так, как от Федора. Без тени сарказма.
     — Он хороший парень… — счел необходимым озвучить Павел. — И он нужен тут… всем нужен.
     — Мы знаем, — совсем другим тоном, мягко и успокаивающе сказала Варвара и положила свою руку на его, которую он так и не смог поднять.
     — О другом ты бы так не заботился, — серьезно подтвердил Виктор. — Федька тоже так думает.
     На прозвучавшее имя Павел привычно поднял обе брови, и Виктор понял раньше, чем вопрос сформулировался:
     — Мы вылетели после его звонка, когда еще не ясно было, придешь ты в себя или не очень. Ты больше трех суток валялся тут, в бессознанке!.. — он умолк на секунду и уже спокойнее продолжил первую мысль: — А тогда, как вас еще только нашли и откачивали, Лоб со мной связался. Он был… эээ… слегка взволнован и плохо себя контролировал.
     — Так говорить мог только Федька, — кивнула Варвара и снова пожала его руку. — Мы ничего ему не сказали, но поняли.
     — Ты знал?
     — Перед полетом сюда узнал, — медленно ответил Павел. Уже не так сипло. — Он мне сам сдался. Только просил от Джули его продолжать шифровать. Не хочет, чтобы она… чтобы она одна осталась.
     Оба кивнули, соглашаясь.
     — Ну, теперь я тебе введу то, что велено местными врачами, и ты по-человечески заснешь, — категорически заявила Варвара. — А ты, Середа, идешь в душ и ложишься в соседней комнате спать сам, или тебе я этого чудо-средства тоже вколю, насильно. У меня не одна доза в запасе.
     — Яволь, моя генерал, — отсалютовал Виктор и склонился к Павлу. — Сам понимаешь, с этой женщиной спорить — себе дороже. Проснемся — поговорим. А тебе пока прямой приказ командира: спать и выздоравливать поскорее. Ты мне живым нужен, понял?
     Павел снова улыбнулся, почувствовал легкий укол в плечо, и Витька поплыл, удаляясь в темнеющий голубой потолок.
     Бросили все по одному звонку, прилетели сюда, спешили… ради того, чтобы около него посидеть. Теперь он точно не имел права скончаться прямо тут. Как-нибудь позже. Только надо ли? Лиэлл снова открылась ему. Она не смогла бы его найти и так отчетливо с ним связаться, не открывшись. И теперь нельзя умирать раньше, чем станет понятно — не убьет ли ее его смерть вернее, чем ошибка возобновления их связи.
     Я не хочу навредить тебе больше, чем уже это сделал, девочка…
     И даже в полной темноте затухающего от снотворного сознания он чувствовал то, чего был лишен так долго — серебристо-голубое сияние, нежно заполняющее пустоту внутри.
      
Земля, Арджтаун
      
     Стук в дверь раздался, когда Катя ужинала. Она отключила входной сигнал, как только въехала в этот коттедж, чтобы ее никто не беспокоил. Обычно до стука никто не додумывался, давили кнопку при входе, пока не надоедало, и уходили. Люди двадцать четвертого века не привыкли стучаться в закрытые двери. А тут кто-то изобретательно-настырный попался.
      
     Видеть кого-то, кроме коллег во время рабочего дня, Катя не хотела. Прошло уже три года, как она сбежала — иначе не назовешь — из Рима в этот не самый большой, но очень важный и для науки, и для нее лично город в Австралии, но за эти годы у нее тут не то что друзей не появилось — она даже с коллегами вне работы знакомств не водила. Все как тогда, в первый раз, за двумя исключениями: сейчас ни она не опасна, ни ей самой ничего не угрожает. Изо дня в день текла спокойная, размеренная, стабильная, одинокая и очень тоскливая жизнь, наполненная работой, работой, работой… и тяжелыми, но никуда не ведущими мыслями. Катя была уверена, что ребята давно догадывались, где она живет, однако не приезжали и не звонили. Догадаться могли все, даже те, с кем она не прощалась, куда ей еще деваться, кроме Арджтауна. А зная Павла, можно было предположить, что он-то вообще все понял, она достаточно намеков накидала, хотя хотела просто сказать спасибо и попрощаться. Но он будет уважать ее желание, и не потревожит ни звонком, ни, тем более, приездом, пока она сама не позовет или пока не вляпается во что-нибудь, как в прошлый раз.
     Тогда, в прошлый раз он ее спас. И ее жизнь, и гораздо больше. Если бы не Пашка, — не Пол, — тогда или ее убили бы, или увезли бы к Хараху, что было бы хуже смерти, или вычислили бы и арестовали законники… и это, кстати, самый оптимистичный и маловероятный вариант развития событий. Да, для Кэти все закончилось бы в любом случае очень печально, если бы не Пашка-Пол, который прилетел, как волшебный рыцарь в сказке, и буквально вырвал ее из лап людей Хараха, увез в безопасное место, помог вернуться к нормальной жизни, помог снова стать человеком… и женщиной.
     И лучшее, чем Катя теперь могла ему за все отплатить — отпустить. Как только она это поняла, как только полностью осознала, кто она, кто он, что с ними случилось, и в какую пропасть она его — и не только его! — тянет, то тут же решила избавить их с Лиэлл от своего присутствия. Без нее у них все должно будет наладиться.
     Мысль вернуться к мужу она даже не рассматривала. Просто потому, что не представляла, в качестве кого она к нему может прийти. После того, что произошло на Сьенне, после того, что сделал с ней Харах, после того, как она, пусть и неосознанно, но предала их всех, чуть не стала причиной гибели всех ребят и самого Миши… После того, как она оттолкнула его, променяв на не своего рыцаря. То, что она тогда ничего не помнила, для нее самой оправданием никак не являлось. Сердце подсказывало, но Кэти его не послушала, поддалась обстоятельствам и пошла по самому легкому пути. И себе жизнь поломала, и Мише, и Пашке с Лиэлл.
     Вернуться теперь к Мише значило бы не уважать ни его, ни то, что осталось от нее самой. Однако он всего этого не поймет, он упрямый и всегда считает, что лучше знает, что им надо. Из-за этого его упрямства она и просила Пашку не говорить никому ничего. Записку-объяснение оставила только потому, что обязана была сказать спасибо и предупредить, что это ее осознанное решение, чтобы он не думал, что с ней опять проблемы.
     Проблем больше не существовало. Даже с работой. Она не знала, куда еще ехать и что делать, поэтому вернулась в Арджтаун. Москва сейчас была для нее таким же чужим городом, как и все остальные, она не хотела туда ехать. А тут, в Австралии, все осталось знакомым, хотя тоже не родным. Против всех уверений Лиэлл, что ее оправдали и преследовать не будут, и от претензий руководство Арджтауна отказалось, Катя опасалась, что после того, что ее руками тут устроил Харах, ее ни в одно место работать не возьмут, и хорошо если не арестуют, как только обнаружат в городе. Но деваться было некуда, поэтому отклик на вакансию дежурного оператора она все же подала. И отклик приняли. Она тяжело решалась на личный визит, но в собеседовании по видеосвязи отказали, пришлось рискнуть. При встрече с ней говорил прежний начальник, тот, что принимал на работу и Кэти Пэффит. Это выглядело странно, но настроен он был очень дружелюбно, понимающе, и сразу согласился не просто на работу взять, но и с переоформлением документов предложил помощь, как только она сказала, что хочет вернуть прежнее имя и восстановить все свои данные, внеся только одно изменение: она хотела зарегистрироваться как Екатерина Копаныгина. Катя свою девичью фамилию никогда не меняла, хотя их брак Виктор официально зарегистрировал еще в полете, как командир корабля. Но сейчас это оказался хороший вариант скрыться от поисковой системы, не скрываясь. Никому не придет в голову искать ее под этой фамилией, особенно Мише.
     А еще это единственное, что Катя позволила себе оставить от человека, которого любила всю свою жизнь, с детства и навсегда. Даже когда не помнила этого, она его любила. Потому и избегала, и не хотела с ним быть. Их любовь нельзя было смешивать с такой грязью. Уверенность в этом она испытывала железную, что хоть немного оправдывало ее в собственных глазах.
     Все эти три года Катя запрещала себе вспоминать о нем. Не имела права. Она знала, что Миша улетел на Соэллу, ни с кем не попрощавшись. Наверное, он поступил правильно — там он сможет быть собой, погрузиться в работу, в науку, в неисследованную соэллианскую жизнь. А может, встретит там красивую и умную соэллианку, похожую на Лиэлл, с которой сможет найти счастье. Лиэлл всегда говорила, что Миша похож на соэллианина характером и складом ума… ему должно там понравиться.
     Запреты на мысли и чувства далеко не всегда помогали, и тогда она могла ночами напролет сидеть на ступеньке старомодного крыльца, смотреть в черное южное небо, полное по-прежнему непривычных созвездий, и молча беззвучно плакать по тому, что потеряно навсегда.
      
     Этим вечером все шло именно к такой ночи. Почему-то в голове всплывали неясные картинки из позапрошлой жизни, а сердце сжимала неясная тревога — или ожидание чего-то странного. Только это была не ее обычная тоска, Катя никак не могла понять, отчего так вздрагивает все внутри, и почему обычные травы и легкая медитация не помогают успокоиться, и почему вместо слез тянет кричать и бить посуду.
     И нежданный стук в дверь окончательно вывел ее из равновесия. Прежде, чем встать, подойти к двери и нажать кнопку «Open», ей пришлось сделать несколько глубоких вдохов и медленных выдохов. В груди словно натягивалась невидимая струна, готовая разорваться, но это же были просто нервы, требующие традиционных ночных рыданий или качественной истерики.
     Наконец она поднялась на ноги, отбросила за спину отросшие волосы, заплетенные в привычную «ночную» косу, и оттолкнулась от стола. Стук не прекращался, лишь слегка изменившись — словно человек снаружи решил стучать хоть всю ночь, пока не откроют, а потому умерил пыл и экономил силы. Удары стали громкими, но деликатными, равномерными и настойчивыми. Может, именно эта непонятная деликатность стука и помогла ей окончательно решиться открыть. Тот, кто так стучит, не причинит ей вреда. Скорее всего, прохожему нужна помощь, а ее коттедж самый крайний на этой улочке, и только у нее включено освещение.
     Дверь открылась. Уличные фонари неярко светили человеку на пороге в спину, лица она разглядеть сразу не смогла, но что-то в его облике словно задело натянутую струну в сердце, и та лопнула. Еще не очень осознавая, что делает, Катя молча шагнула вперед, покачнулась, а вечерний гость так же, без единого слова, подхватил ее обеими руками, слегка приподняв, как маленькую, и прижал к себе в таком знакомом и привычном объятии, что ничего не потребовалось ни объяснять, ни спрашивать.
      
     Они уже сидели на крыльце, не разжимая рук, Катя смотрела в южное звездное небо, не отрывая головы от родного плеча мужа, все еще не очень веря, что больше ничего не нужно себе запрещать, и только тогда Михаил чуть хрипловатым от волнения голосом произнес первую с момента встречи фразу. И это оказалось совсем не то, что она могла ожидать:
     — Нам надо срочно лететь к Соэлле, родная. Я за тобой приехал. Федька всех вызвал, там с Пашкой беда. Гео с Джулией нас уже ждут на орбите.
      
Первое поселение на третьей планете
системы Аэрлана
      
     В палате, куда Павла перевели, было немного шумно.
     Поначалу медики возражали против такого наплыва гостей, но выздоравливающий выздоравливал прямо на глазах, и грозился сам уйти прямо из постели к друзьям, через слово вспоминая горы и какого-то Магомета, от чего медики все же немного сомневались в его адекватности. Лиэлл пришлось вмешаться, потому что Магомету самому к горе идти было еще рано, а визит друзей ему только на пользу будет. В итоге ее усилиями Павлу на том же этаже здания выделили отдельную комнату, уже больше похожую на гостиничный номер, чем на больничную палату, — отдельную, потому что Гект поправлялся намного медленнее, и вот ему шум мог и помешать. Плюс — из всех гостей Лиэлл была уверена только в Федоре и Викторе с Варварой, которые уже свыклись с мыслью о сложных взаимоотношениях Павла с соседом по палате, а как остальные воспримут рэтвелла на соседней койке, предполагать не бралась и рисковать опасалась.
     Пока она в самом начале металась между Павлом и Гектом, — для чего и настояла поместить их вместе, чтобы следить за обоими, — боясь их потерять и отчаянно мешая медикам, Федор развил бурную деятельность. Его стараниями к Аэрлану прибыли все, кроме Сергея с Лори, которых не отпустила работа. Зато с тех пор, как оба пациента пришли в сознание, Сергей каждый вечер развлекал Павла и заодно Гекта, выходя на связь четко в одно и то же время — как рекомендовали врачи, незадолго до ужина.
     Виктор с Варварой прилетели первыми, на пару дней раньше всех, и их пустили к тогда еще не пришедшему в себя Павлу. Варвара умела добиваться своего, особенно если дело касалось друзей и медицины. Как бы то ни было, совместными усилиями, ее настойчивостью и авторитетом Лиэлл право дежурить у постели Павла Варвара получила — и не только для себя, но и для Виктора.
     Лиэлл, едва вырвавшись из госпиталя на полчаса, сама встретила их в здании, гордо именуемом космопортом. Оно прилегало к огромному полю. Когда Гект неделю назад осматривал это поле, он сказал — после благодарностей, которыми сопровождал осмотр всех объектов на планете, — что на этом поле можно и небольшой транспортник посадить, и уж точно — четыре их боевых корабля, которые нуждались в ремонте. Но сейчас этот космодром принимал только катера, несущие с орбиты пассажиров прибывающих звездолетов.
     С Варварой и Виктором они встретились быстро, обменялись приветствиями, и спустя пять минут уже ехали обратно к госпиталю. Тогда и Лиэлл, и ребят волновал только Павел, поэтому говорили они только о нем, а обмен новостями и впечатлениями о событиях последних недель случился значительно позже.
     «Толлеар» прилетел через два дня, когда Павел уже пришел в себя, Гект тоже проявил признаки выздоровления, и Лиэлл, наконец, смогла выдохнуть. Поэтому к встрече остальных гостей подготовилась намного лучше, и физически, и морально.
     И вот теперь, когда все собрались в небольшой комнате, казалось, что это не визит друзей в палату к больному, а старомодная встреча выпускников, не хватало только музыки и украшений помещения для завершения правильной атмосферы. Павел несколько раз порывался встать, но бдительная Варвара силой укладывала его обратно, и в итоге все просто расселись у его кровати. Разговор крутился сперва вокруг самого Павла и его состояния, потом вокруг взрыва и спасения, потом наконец плавно перешел к обмену новостями.
     Лиэлл, стоя у двери, некоторое время наблюдала за лицами друзей, за Павлом. Поймала его взгляд и серьезно кивнула, чтобы он больше не думал, что она его игнорирует. Сейчас ему не до нее, они поговорят позже. Может быть, все еще будет хорошо, даже для нее самой. Только вот они дождутся первых кораблей рэтвеллов, наладят двухуровневое массовое сканирование — и можно будет лететь домой. На Землю. Сейчас она чувствовала, что может и даже должна это сделать. Период ожидания окончен, так или иначе. Она выжила, и больше не будет принимать глупых торопливых решений, по крайней мере — в одиночку. У нее есть брат, сын, друзья… дальше она пока думать опасалась.
     — Мама?
     — Привет, — улыбнулась Лиэлл. — Вы поговорили?
     — К нему не пробьешься, — устало помотал головой Гео. — Но, конечно, поздоровался. Он, кажется, почти вернулся в норму. А вот ты с ним поговорила?
     — Геллиот, отстань, — поморщилась она. — Ты молодец, все сделал правильно, но теперь отстань, мы сами разберемся. Не порть момент занудством.
     Гео нахмурился, и ей стало неловко.
     — Прости. — Она дотронулась до его руки и постаралась исправиться: — Я знаю, что ты волнуешься, у тебя были основания.
     — «Были»?
     — Были. Но теперь больше нет. Все будет нормально, но чуточку позже. Сам сказал — к нему не пробиться, а у меня еще одна воспитательная беседа есть в планах.
     — Катерина? — Гео быстро нашел взглядом Катю с Михаилом.
     — Нет, с ней мы очень быстро все выяснили. Пара минут дружеских всепростительных объятий все прояснили.
     Это правда. Хотя времени для личных разговоров у них пока так и не нашлось, но при встрече в космопорте они всего несколько мгновений смотрели друг другу в глаза, а потом Катя первой шагнула вперед, и они обнялись так крепко, словно вечность не виделись. Собственно, так и было. Катя успела шепнуть «прости», — Лиэлл успела рассмеяться и ответить «нечего тут прощать, Катюша». Она уже знала, что все в порядке, что и Катя, и Михаил счастливы, и только тревога за друга это их счастье омрачает. Поэтому она быстро проводила обоих сюда, в палату Павла, где уже собрались остальные. Чтобы тревога отступила окончательно.
     С Джулией они обнялись не менее душевно. С первого взгляда Лиэлл осознала, что легкая ее отчужденность, привычная со времен римской жизни в резиденции посла Соэллы, больше не казалась естественной. Скорее, теперь Джулия несла ее как улитка свою раковину, чтобы прятать настоящую себя от окружающих. Если три года назад в Риме она просто никак не могла отойти от Сьенны и избегала близких контактов из-за неушедшего страха прикосновений и нежелания разговаривать о личном, то сейчас эта «раковина» служила совсем для другого укрытия. Лиэлл не хотела ломать это укрытие раньше времени, но и молчать больше не собиралась. Время молчания прошло.
     В космопорте Джулия застенчиво улыбалась и оглядывалась — искала мужа. Очки она больше трехсот лет не носила, зрение давным-давно скорректировали, однако щуриться при взгляде вдаль, по прежней близорукой привычке, не перестала. Она делала так и три года назад, когда Лиэлл оставила их всех на Земле. С тех пор Джулия изменилась — похорошела, сделала короткую стрижку, в которой среди темных крупных локонов светлела единственная серебристая прядка, появившаяся еще на Сьенне, но раньше Джулия не носила ее так гордо надо лбом, как украшение. Материнство на ней хорошо сказалось, теперь она выглядела умиротворенной, спокойной, открытой — не то что при первой их встрече после Сьенны, или даже при последней, перед отлетом Лиэлл с Земли. Джулия заметно волновалась, но даже волнение ее ощущалось не нервным, а тоже ровным и… рациональным. Как раньше. Когда вчерашняя школьница Юля Сорокина отвечала за медотсек звездолета Первой межзвездной экспедиции увереннее, чем могли бы многие взрослые на ее месте.
     Едва выпустив Катю, Лиэлл обняла и Джулию, и когда их головы соприкоснулись, тихо сказала на ухо, что муж ждет ее в госпитале. Формулировку этой фразы она подобрала удачно, так что Джулия замерла, а спустя секунду сжала объятия так крепко, как трудно было ожидать от этой милой женщины с плавными движениями. И Лиэлл, открытая вновь всем эмоциям окружающих, убедилась, что все сделала и сказала правильно.
     Когда они приехали в госпиталь, Федор поздоровался, быстро поцеловал Джулию и умчался что-то улаживать в коридорах, а та лишь проводила его сияющим взглядом и тут же направилась к Павлу.
     Теперь Лиэлл стояла у двери, чтобы первой отловить вездесущего шефа СБ, которому выздоровление Павла словно отрастило крылья.
     — Притормози, — тихо сказала она, едва Федор попытался проскочить мимо нее обратно, к остальным. — Мне надо поговорить с вами. Бери жену и выходите в коридор.
     — Что, прямо сейчас?
     Лиэлл, не удержавшись, фыркнула от его внезапной слегка неуместной жалобной интонации.
     — Ты еще заной «ну мааам, ну еще пять минуточек», — ехидно сказала она, вызвав у Федора ответную улыбку. — Жду снаружи, давай быстрее. Я вас не задержу надолго.
      
     В здании оставались свободными почти все помещения. В ближайшем будущем здесь планировали открыть первый медицинский центр, но пока будущий центр обслуживал только двух пациентов. Все этажи пустовали, кроме второго, где расположили палаты Гекта и Павла. Здесь же, на скорую руку, но по-соэллиански основательно оборудовали помещение, напоминающее «зал релаксации» на кораблях. Аквариумов пока не завезли, но столики с фруктами и напитками, уютные диванчики и мягкий зеленоватый свет с тихой музыкой прилагались. В этот уголок тишины Лиэлл и завлекла встревоженную пару, усадила рядышком на один из диванов, а сама встала напротив, готовая в любой момент уйти.
     — Так, расслабьтесь, все нормально, плохие новости закончились, — велела она, и, как ни странно, сработало — на лицах появились неуверенные улыбки. — Я же сказала — надолго не задержу.
     Лиэлл перевела дыхание, и постаралась успокоиться сама. Она знала, что хочет сказать, но почему-то никак не могла найти первые слова.
     — Я прям стесняюсь спросить, о чем ты так радостно молчишь, — не выдержал тишины Федор. — Режь уже, а то мне психовать надоело.
     — Хорошо, я прямо спрошу. Вы еще долго собираетесь продолжать шпионские игры с нами и друг с другом?
     Федор открыл рот, чтобы то ли ответить, то ли переспросить, но закрыл обратно и развернулся к жене. К вопросу она оказалась готова лучше — то, что сказала ей Лиэлл в космопорте, ей все объяснило еще там. То была очень короткая фраза: «Федя тебя ждет в госпитале». Это имя дало ей понять две вещи: ее муж вернулся, и Лиэлл уже знает, что она не будет переспрашивать «кто?».
     — У меня только один вопрос, Юленька, — торопливо вставила Лиэлл, пока ее еще воспринимали. — Как давно? Федю-то я еще три года назад на Торане осознала, но сначала было не до разборок, а потом я улетела. Но с самого начала поняла, что он и сам не стремится всем открываться, и даже поняла, почему.
     — Почему? — спросила Юля, глядя только на мужа.
     — Не хотел, чтобы ты не чувствовала себя единственной отставшей от общего поезда, конечно, — уверенно отозвалась Лиэлл вместо Федора, который непривычно долго не мог найти слов.
     — Когда Лиана родилась, — сказала Юля, запоздало отвечая на ее вопрос. — Она впервые закричала, а я вспомнила Сережу. Как мы с тобой его принимали. А потом, — без паузы продолжила она, — потом я не хотела, чтобы Федя… чтобы…
     — Отставал от поезда, — подсказал Федор, тоже не сводя глаз с жены.
     — В общем, не выходите отсюда, пока не разберетесь, — велела Лиэлл и оставила их чуть раньше, чем про нее совсем забыли.
     Она выскочила за дверь, прислонилась к теплой гладкой стене спиной и прикрыла глаза, усмиряя разбушевавшееся сердце. Это оказалось сложнее, чем она думала. Видеть Катю с Михаилом, видеть это счастье Федора и Юли, уверенность друг в друге Виктора и Варвары…
     У нее самой еще ничего не ясно. Ничего между ними еще не решено, ничего не сказано и не сделано. Да, он думал о ней, когда решил, что умирает. Но она не позволила себе даже попытаться разобраться в этих мыслях — тогда было важно передать ему информацию, а не в чувствах копаться. Но то, как она потом пару суток сидела у его кровати, пытаясь пробиться сквозь беспамятство, и не могла понять — то ли его состояние слишком глубоко, то ли она разучилась его чувствовать в спокойной, не авральной обстановке, то ли Павел ее неконтролируемо сам отталкивает, — это было ужасно тяжело. И то, что до сих пор она ни словом с ним не обменялась, не добавляло ясности. Хотя он сам слов наговорил достаточно — его почти беспрерывный бред, последствия отравления, больше суток заставлял ее сердце колотиться, вот как сейчас. То, что Павел, не приходя в сознание, обрывками то бессвязно шептал, то вскрикивал, отчетливо произнося каждое слово, — все было искренним, от сердца, она не сомневалась, и понимала, о чем он говорит, хотя иногда логики в его горячечной речи почти не оставалось. Он винил себя во всем, просил ее не уходить, повторял их прежние разговоры, кусками, отрывками, но так, что она понимала — он все помнил, все это время вспоминал ее и их жизнь вместе. Он даже несколько раз сказал те слова, которых она ждала так долго, целых три столетия и три года. И суметь снова в них поверить тоже было тяжело. Если все это правда, то какая же она жестокая дура, и как теперь со всем этим жить, совершенно непонятно.
     Гораздо легче оказалось сбежать, когда поняла, что он приходит в себя. Позвать медиков можно было и кнопкой вызова, но она тогда выбежала из палаты, лично нашла врача, а потом ей сообщили о прибытии Виктора и Вари, они добровольно сменили ее на этом дежурстве — даже о Гекте заботились. Лиэлл же сама к Павлу больше не подходила, пока не прилетели все. Все это время от нее не требовалось находиться рядом и пытаться заговорить. Ее обязанностью стало всех встретить, со всеми поздороваться, обняться, проводить, попутно рассказывая то, чего они не могли знать, а потом можно было стоять у дверей, наблюдая за встречей и убеждая себя, что у нее масса важных дел, которые непременно надо сделать сегодня.
     Ну вот, одно важное дело она уже сделала.